Достойным сыном своего времени и прекрасным примером для подрастающего поколения независимого Казахстана был и остается наш земляк, организатор и лидер молодежного движения Казахстана и Средней Азии Гани Муратбаев. Он прожил всего 23 года, но за свою короткую жизнь стал первым комсомольцем Казахстана и возглавил комсомольскую организацию КазАССР.
О Гани Муратбаеве слагали песни поэты Магжан Жумабаев, Ильяс Жансугуров, Жубан Молдагалиев, Жарылкасын Боранбаев. В родном Казалинске земляки с любовью и гордостью называют его «Батыр Ғани», «Батыр бала».
Он родился среди песков пустыни Каракумы, за сотни верст от Казалинска. Отца своего он почти не помнил: тот умер, когда Гани едва исполнилось четыре года. Честным, справедливым, готовым помочь соседу-бедняку, защитить слабого от самоуправства сильных мира сего — таким остался в памяти народной Муратбай. О любви и уважении к нему свидетельствовал такой факт: когда в 1897 году проводились перевыборы скомпрометировавшего себя управителя Калыкбасской волости, выборщики, несмотря на запугивания местных феодалов и царских чиновников, проголосовали за Муратбая. Однако новый волостной управитель недолго пробыл на своем посту: будучи бедняком, он, естественно, старался как-то облегчить простым людям их трудную судьбу, прекословил местному начальству, так что в конце концов за свою неподкупность и непокорность угодил в тюрьму. Выйдя из тюрьмы, он ни в чем не изменился: любой обездоленный, гонимый судьбою мог найти у него приют и защиту. Об одном до конца своей долгой жизни горевал Муратбай: он так и не сумел выучить русский язык. Умирая, он завещал жене непременно определить Гани в русско-туземную школу.
Мать Гани, Батима, исполнила последнее желание Муратбая. Эта маленькая хрупкая женщина нашла в себе силы решительно восстать против вековых законов шариата и амангерства. Ни увещевания сородичей, ни заклинания муллы — ничто не смогло заставить ее выйти замуж за кого-то из родственников мужа. Вопреки родовым запретам она покидает аул и перебирается с нищенским скарбом в Казалинск. Чтобы не умереть с голоду, ей приходится идти в услужение к одной из жен местного купца Хусаинова. От зари до зари склонялась она над чаном с чужим бельем, выбивала чужие ковры. А ночами, при тусклом свете сального огарка, Батима занималась рукоделием, шила платья, шаровары, камзолы — была мать Гани на все руки мастерицей…
Жизнь уездного городка была полна социальных контрастов. Одни утопали в роскоши, другие — их было подавляющее большинство — прозябали в ужасающей нищете. Голод, дикость, невежество, родовая месть, болезни царили в городе и окрест. С самого детства Гани проникся заботами и чаяниями простого трудового люда, его опасениями и тревогами, надеждами на лучшую долю. Особенно ужасало положение кочевников-скотоводов. Любой купец-богатей, любой чиновник мог избить несчастного степняка, ограбить, замордовать, даже убить, и все это без каких-либо последствий. Жаловаться в этих краях было некому — сильный вершил суд и расправу над слабым как заблагорассудится. О состоянии дел по части просвещения можно судить по такому факту: первым председателем совета единственной в уезде библиотеки был сам начальник уезда, его высокоблагородие полковник Арзамасов, а членом совета — начальник городской тюрьмы! Одна библиотека, свыше ста мечетей, около трехсот торговых лавок — таковы были плоды просвещения, возросшие на казалинской ветви того чахлого дерева, которое именовалось когда-то Киргиз-кайсацкой ордой.
Четыре года в начальном училище многое дали любознательному Гани. Он быстро выучил русский язык, знал наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Тараса Шевченко. Кое-кто из казалинских старожилов еще помнил великого Кобзаря, побывавшего здесь вместе с экспедицией А.И. Бутакова.
Год 1916-й врезался в память Гани Муратбаева страшной метой. Правительство объявило среди населения мобилизацию на фронт, и в ответ на это восстала вся степь. Казахи не хотели участвовать в империалистической бойне. Гани видел своими глазами, как пылали аулы, как длинные вереницы беженцев потянулись на юг, в Бухару. Над разоренными селениями кружило воронье, шакалы оглашали ночь протяжным воем. Поползли болезни: черная оспа, холера, тиф. Холера и унесла мать Гани. С четырнадцати лет он остался круглым сиротой и теперь мог рассчитывать лишь на самого себя. Многие советовали ему бросить училище, заняться каким-нибудь «мужским» делом — пойти приказчиком в лавку или рабочим на маслобойню, или грузчиком на мельницу того же купца Хусаинова. Но он не внял ничьим советам. Сказалось упорство, унаследованное от родителей. Он продолжал учиться — в чужих обносках, впроголодь, с вечной думой о хлебе. Науки ему давались легко, и к третьему классу он заметно обогнал сверстников.
События, последовавшие после Февральской революции, разделили Казалинск на два враждующих лагеря. Гани был в рядах тех, кто разносил по домам большевистские листовки, кто разъяснял людям смысл происходящих перемен. А перемены были немалые; 4-й Сибирский стрелковый полк, расквартированный в Казалинске в полном составе перешел на сторону революции. Отряды рабочих и солдат захватили жандармское отделение, разоружили полицию. На митингах распевали «Марсельезу». «Отречемся от старого мира», кричали «ура!».
Гани Муратбаев всей душой отдался делу революции. Давно уже подмечено, что революция во сто крат быстрее формирует характеры людей: история задевает их своим крылом, жизнь обнажается в невиданно резких изломах, заставляет о многом думать, многое понимать заново, и понимать не одним умом, а как бы всем опытом личной судьбы. Недолгий, но многотрудный жизненный опыт подсказал Гани безошибочное: правда за большевиками.
Влекомый желанием быть полезным своему народу на крутом переломе эпох, Гани едет учиться в Ташкентское педагогическое училище. Одновременно начинает работать, заведовал цейхгаузом. До глубокой ночи просиживал он над книгами, делал выписки из них, составлял конспекты. Он и здесь удивил своих новых наставников начитанностью, смекалкой, умом, тонкостью и глубиной суждений буквально во всем, что волновало его воображение. Сокурсники встретили его поначалу настороженно, но вскоре новичок многим приглянулся. Был он весел, незлобив, знаниями своими перед однокашниками не кичился. Не раз он начинал спор об особенностях книг Достоевского или каверзным вопросом ставил в тупик преподавателя биологии. Все удивлялись его политической зрелости. Однажды на перемене родственник местного муллы завел провокационную речь о том, что теперь, мол, после победы революции, неплохо бы очистить Туркестан от русских, поскольку ничего кроме насилия, они в здешние края не принесли. И еще неизвестно, чем кончится революция, поскольку кольцо блокады вокруг Туркестанской республики сжимается все теснее, и т. д. Все слушали, переминались, прятали глаза. И тут заговорил Гани. Он сжато и внятно объяснил: без русского народа Средняя Азия еще века прозябала бы в рабстве, в дикости, в нищете. Ханы эмиры, мюриды, баи никогда не расстались бы добровольно ни с властью, ни с богатством.
– Если вы бесплатно учитесь, если бесплатно лечитесь в больнице, если вас теперь уже не убивают, как собак, без следствия и суда, скажите спасибо России, революции, — продолжал Гани. — Русский народ делает все, чтобы дать свободу своим братьям на Востоке. И пусть вас не обманут листовки с призывами точить длинные ножи на русских, эти подлые бумажки, которые по ночам разбрасывают по городу предатели и убийцы, — они еще получат по заслугам.
Правоту слов Гани подтвердило время. В январе 1919 года в Ташкенте назрел контрреволюционный заговор. Возглавлял его изменник, платный агент английского империализма Осипов. Предатель самолично расстрелял 14 красных комиссаров. Днем и ночью не смолкали выстрелы на улицах города. Однако усилиями красно-гвардейцев восстание вскоре было подавлено. Похороны убитых революционеров — Войтинцева, Першина, Шумилова и других — превратились в грандиозную демонстрацию пролетарского единства.
Январские события в Ташкенте послужили тяжелым уроком для тех, кому были дороги судьбы республики. Стало ясно, что, только объединившись, можно было противостоять внутреннему и внешнему врагу. К весне 1919 года Ташкентский союз социалистической молодежи уже очищен от мелкобуржуазных, колеблющихся элементов, примыкавших к заговору, и переименован в Коммунистический союз. «Создание мощной комсомольской организации в Средней Азии является лучшим памятником верным сынам рабочего класса — 14 ташкентским комиссарам» — такой призыв был брошен в массы, и вскоре на него откликнулись тысячи. Среди них был Гани Муратбаев.
Гани не только сам вступил в комсомол, но и организовал в училище ячейку. Вместе с друзьями он участвует в коммунистических субботниках, разъясняет политику Советской власти молодым рабочим Красновосточных железнодорожных мастерских, рассказывает о положении, сложившемся на фронтах.
С 1921 по 1924 годы он работает первым секретарем ЦК комсомола Туркменистана, объединявшего комсомольские организации Узбекской, Таджикской, Туркменской, Киргизской республик и южных областей Казахстана, а это десятки тысяч молодых рабочих, батраков, крестьян-бедняков, пастухов и ремесленников. Можно по-разному воспринимать образование СССР в 1922 году, но национальное размежевание Средней Азии, которое приветствовал Гани, и сегодняшние историки считают прогрессивным шагом на пути национальной идентификации народов бывших окраин царской России.
– Гани был рад любому обсуждению национального вопроса в комсомоле, – свидетельствуют его соратники. – К нему всегда относились как к умудренному жизнью человеку, так интересно он выступал и беседовал.
Время его преподавания на трехмесячных курсах для аульных учителей в Верном совпало с известным мятежом. На митинге перед молодежью города, по воспоминаниям секретаря Фурманова, кроме него выступали Шагабутдинов и Муратбаев. Как писал Д. Фурманов, «Муратбаев выступал страстно, и мне кажется, он убедил собравшихся с оружием в руках защищать завоевание трудящихся». Свидетели того времени отмечают, что это был высокий, стройный юноша с копной вьющихся волос, что «у него очень яркие, умные, вдумчивые глаза, сам он какой-то весь напряженный, целеустремленный».
В Верном впервые увидел Гани и Ильяс Джансугуров, вспоминавший, как весной 1921 года на одном из комсомольских собраний, Гани высказал мысль об издании молодежной газеты. Так вышла в свет «Жас алаш»: «Когда материалы для первого номера газеты были уже готовы и собирались послать их в типографию, появился Гани. Он сказал, что в газете должны быть лозунги, призывающие молодежь к ее идеалу, цели и общественному долгу. И она вышла с лозунгами, которые предложил Гани. Вот один из них: «Для того чтобы стать хозяевами эпохи и жизни, мы должны быть едиными и сплоченными. Пробуждайся и объединяйся, трудящаяся молодежь Востока!». «Жас алаш» стала первенцем юношеской печати в Туркестанском крае, а Гани Муратбаев – ее первым редактором. В архивах сохранились наброски некоторых статей и записок Гани: «Комсомол в национальной окраине и его противники», «На грядущие победы», «Где выход?», «Трудящаяся молодежь до и после Октября», где он, в частности, писал: «У нас в Туркестане вообще любят идеализировать интеллигенцию. Многие доходят до такого абсурда, что, дескать, интеллигенция у нас все, за ней пойдет масса. Никто не отрицает, что она в нашей некультурной стране представляет ценность, но фетишировать ее мы ни в коем случае не можем. Нашей опорой является трудящаяся масса».
Увы, как бы обидно это ни звучало, время показало, что двадцатилетний юноша был прав. А среди молодежи того времени только 5 процентов имели среднее образование, а 25 – были безграмотны, потому его записки носят и практический характер. Это приобщение молодежи к знаниям, содействие школьному строительству, развитие издательско-просветительского дела, издание газет и журналов, открытие библиотек, всемерное улучшение и охрана труда молодежи, принятие мер для того, чтобы заключать договоры между нанимаемым и нанимателем. Представляется, что все эти пункты актуальны для нашего Союза молодежи и сегодня.
Гани Муратбаев был из людей, у которых слово не расходилось с делом, и в этом он был истинный аристократ, человек, сделавший себя сам. Демагогия и пустозвонство в комсомоле восьмидесятых годов, когда народные стройки поднимали зеки, а отчитывался за них комсомол, как-то заслонили для дальнeйшего восприятия тот факт, что комсомольцы двадцатых делом и своей жизнью отвечали за свои убеждения. Если ставился вопрос о привлечении к учебе, то это значило, что каждому студенту, выезжающему на практику или на каникулы, вменялось привезти из аула к началу учебного года подготовленного абитуриента. Если комсомольцы боролись с беспризорностью, то сам Гани, не боясь запачкать рук, собирал несчастных детей по всему Ташкенту, за что спасенные им беспризорники писали ему благодарные письма. Если утверждалась новая роль женщины в обществе, то Гани Муратбаев сам первым и на работе, и дома претворял это в жизнь. Одна из первых активисток, боровшихся за раскрепощение женщины советского Востока, Сара Есова вспоминает, что именно благодаря Гани она пришла в журналистику. А его жена Бахытжан Муратбаева пишет, что, когда она стеснялась прилюдной помощи мужа ей в домашних делах, Гани говорил, кивая на своих товарищей: «Пусть они намотают на ус, что ничуть не зазорно помогать своим женам». Так он хотел воспитать, по ее словам, в ней чувство собственного достоинства, а в соратниках – уважение к женщине. Ему предлагали стать комиссаром внутренних дел, но он отказался: «Постойте, я еще молод и должен работать с молодежью».
Можно только удивляться широте интересов, общественному темпераменту и богатству духовного мира этого молодого человека. В книге воспоминаний «Жив наш Гани» читаем: «Его живо интересовали народные сказки и песни, он хотел, чтобы они обогащали культуру казахской молодежи, расширяли ее кругозор». Гани поручал комсомольцам переписывать легенды и сказки в помощь ученому-этнографу Аубакиру Диваеву. А в вышедшем в 1925 году в Оренбурге монументальном труде А. В. Затаевича «1000 песен киргизского народа» среди лиц, сообщавших их собирателю, был Гани Муратбаев, из уст которого он записал знаменитую «Дудар-ай». Гани любил эту песню о любви русской девушки к казахскому джигиту, для него слова «дружба народов», Интернационал были наполнены живым смыслом. Народный поэт Киргизии Аалы Токомбаев вспоминает, как Гани помог ему продолжить учебу, народный артист Казахстана Курманбек Джандарбеков – как Гани сам давал ему уроки. Среди его друзей – русские, татары, уйгуры, каракалпаки, дунгане… Он объединял людей разных национальностей. И последней его должностью было заведование отделом стран Востока Коммунистического интернационала молодежи.
Гани был деятелен, неутомим, пренебрегал отдыхом, покоем, вдохновлял своим примером других. Все удивлялись его железному здоровью, и только один Гани знал, что стоит казаться на людях богатырем, а по ночам сдерживать кашель, рвущийся из груди. Эти хрипы и свисты в легких он заметил уже давно, но поначалу не придавал им никакого значения: обычная простуда, думал он, выпить горячего чая с медом, отоспаться — и как рукой все снимет. Но боль в груди все чаще напоминала о себе, и однажды, отирая платком рот, он заметил на платке кровь. Взял ненадолго отпуск (стояла весна 1923 года), съездил в родной Казалинск, повидал друзей детства, отдохнул от забот. Кашель вроде бы прошел. А потом Гани опять забыл о себе в сумятице бесчисленных выступлений, переездов, заседаний.
Он умер 15 апреля 1925 года после тяжелой болезни, не дожив даже до двадцати трех лет. Никто не знает, о чем он думал в последние мгновения своей короткой неистовой жизни, безраздельно отданной революции. Быть может, он вспоминал детство, Казалинск, первые дни революции. Или, как тогда, на пути в Верный, он мысленно поднимался над прекрасной многострадальной родиной. И плескался Балхаш на севере и на востоке, в выжженных песках, лежала, как ветвь саксаула, река Или, и Тянь-Шань на юге слепил белизною вечных снегов, и самумы на западе клубились…
Его провожали в последний путь, на Ваганьковское кладбище, тысячи и тысячи комсомольцев, и двести моряков Балтийского флота стояли в почетном карауле у его гроба. А когда начался траурный митинг, ученик и соратник Ленина Николай Ильич Подвойский сказал: «Смерть не щадит и тех, кто должен идти на смену старшим. Мы лишились крупной фигуры Советского Востока, лучшего «побега» большевизма, умеющего не только умереть, но и победить. Товарищ Муратбаев сгорел от непосильного труда, от которого он не мог и не хотел отказаться».
В память о славном сыне своего народа сегодня его имя носят улицы и школы во многих городах Казахстана. В Кызылорде одна из главных улиц и центральный стадион названы в его честь. В Казалинске создан его историко-мемориальный музей. Имя Г. Муратбаева носит одно из хозяйств Казалинского района. Память о соотечественнике казахстанцы увековечивают в бронзе и граните.
Один из памятников украшает и территорию центрального стадиона Кызылорды. Монумент установили в 1975 году, он представляет собой гранитную скульптуру на прямоугольном постаменте, обшитом мраморными плитами. Гани изображен в полный рост, с развевающимися на ветру полами шинели. Он смело смотрит вперед, сжимая руку в кулак.
Подготовил Бахытжан АМАНДЫК